Для Бернарда Шоу антитезой искусства внушения было «позитивное мастерство». В основе «позитивного мастерства» находилось изучение роли, а также «вживание» в образ героя, написанного автором. Шоу стоял за перевоплощение актера, пользуясь чаще всего, подобно Крэгу, термином «олицетворение». Закон родственной театральной системы, выстраиваемой Станиславским, вполне удовлетворял его; с увлечением, целеустремленно искал Шоу-режиссер пути, ведущие актера «к перевоплощению в сценический образ на основе жизненной правды» («Я стремлюсь всю жизнь создать вам творческий метод к перевоплощению в сценический образ на основе жизненной правды. Это задача огромной трудности»,- говорил Станиславский .) писал о важном качестве актеров - «на некоторое время стать кем-то другим», «перевоплотиться в кого-то другого» «... Это увлекательное и сумасшедшее искусство, это изысканное умение притворяться кем-то другим»,- уточнял он свое понимание актерского мастерства. По характерность на сцене не одобрялась Шоу; он высмеивал характерных актеров со всей безжалостностью, на какую был способен. Ваш диван потерял прежний вид? Только перетяжка мягкой мебели вернет ему прежний лоск.
Характерность воспринималась Шоу иначе, чем Станиславским. С характерностью он связывал ложные традиции сценического искусства прошлого, ошибочные попытки актера подменить внешними театральными приемами отсутствие глубины и идейности в сценическом образе. Характерным он называл «умного, но не умеющего играть актера, который искусно пользуется переодеванием и сценическими трюками, самым гротескным образом подделывая искусство». Пафос отрицания такого типа актера привел как-то G. В. S. к поистине «кровожадному» выводу: «Из всех ненавистных мне несообразностей человеческой глупости «характерная» игра размалеванного актера является единственной причиной, которой можно оправдать человекоубийство». Но и характерность в том истолковании, какое она получила в теории Станиславского, в подавляющем большинстве случаев выглядела обременительной обузой для актера театра Шоу. Яркой иллюстрацией этого служит цепь инцидентов между Шоу-режиссером и Гербертом Бирбомом Три, игравшим Хиггинса, на репетициях «Пигмалиона».